«Что это Серегин себе позволяет? »
Сергей Иванович Серегин – организатор и первый командир стройотрядов ПетрГУ, страстный турист, «главный печник» Карелии и просто невероятно позитивный человек. Мы разговариваем о жизни, о том, как ее нужно складывать, чтобы и польза была для дела, и интерес к работе не пропадал.
О детстве
— Мама была учительницей. Она много работала, жили мы тяжело, потому что отец по полгода пропадал в экспедициях – он инженер-лесоустроитель. У мамы была профессиональная болезнь учителей – гипертония. Я в 7-м классе учился, когда она сказала: «Парень, собирайся-ка ты в техникум, потому что здоровье у меня неважное и не дай бог что случится...» Я тогда активно занимался спортом, беговыми коньками, и в 8-м классе был на сборах, когда мне сообщили, что мама умерла. У нас с отцом остались еще мои младшие брат и сестра.
— Из-за того, что я был спортсменом, меня без экзаменов приняли в Вологодский строительный техникум. Кстати, до этого я занял какое-то место на математической олимпиаде и был зачислен в школу при одном из университетов Санкт-Петербурга. Должен был ехать учиться туда, но семье не потянуть было мое обучение. Поэтому техникум – выбор по обстоятельствам, скажем так.
— После техникума меня распределили конструктором в проектную контору в Петрозаводск, откуда почти через год забрали в армию. Было такое Ленинградское высшее инженерно-строительное училище им. Комарова и при нем батальон обеспечения учебного процесса, где я и служил. Знаете, такое было ощущение… как два года отсидел. После армии еще полгода вскакивал без пяти семь.
О стройотрядах
— Еще в армии я решил, что буду поступать в Петрозаводский университет. Отправил документы на рабфак (рабочий факультет). А когда приехал, узнал, что, оказывается, зачисление уже было, мои документы отправили в часть, а я из армии уже уволился. В общем, я оказался как бы не у дел. Но я был уверенным в себе товарищем, пошел искать правды и дошел до декана факультета.
— Что за дела-то? – спрашиваю. — Я приехал учиться, а вы что здесь устраиваете?
Декан предложил мне единственный возможный вариант – зачисление вольнослушателем, но я все сам должен себе обеспечить — ни стипендии, ни общежития не дадут. Ну, что делать? Сам значит сам – нашел общежитие, устроился работать лифтером — ночами работал, а днем учился. Через три или четыре месяца кого-то отчислили, и я стал нормальным студентом.
— Решил я как-то на зимние каникулы куда-нибудь съездить отдохнуть и тут встретил парня с рабфака, который начал заниматься туризмом. Он говорит, мол, зачем тебе ехать непонятно куда – мы вот в поход собираемся, айда с нами? Я пришел в турклуб «Сампо» и дальше вся моя жизнь связана с туризмом.
— Поскольку у меня образование строительное, да и поработал я уже и на гражданке, и в армии, то предложил «самповцам» создать студенческие стройотряды. Всем хорошо – студенты во время каникул строят то, до чего у строителей руки не доходят, и деньги зарабатывают. В общем, я первый командир «самповских» стройотрядов, и мы действительно много построили.
— Я стройотряд держал очень жестко. Ребята поначалу смеялись, дескать, ну какой режим… Ничего подобного: в 7 утра подъем, зарядка и работать. Работали очень много – в 20.00 ужин и потом еще до 22.00 «без перекуров». Мы же приехали зарабатывать деньги, чтобы потом пойти в большой поход. И на жизнь еще деньги оставались, потому что заработки были приличные, тем более для студентов. До сих пор помню, как вез в авоське наш общий заработок — 40 тысяч рублей (по тем временам – пять автомобилей «Волга»).
— Конечно, стройотряды и походы сдружили многих людей на всю жизнь, и до сих пор мои близкие друзья – все стройотрядовские товарищи. Ну и с Таней (оглядываясь на жену — прим. авт.) в стройотряде мы познакомились, потом жизнь нас разлучила, но через 20 лет мы встретились снова и уже не расставались. Это моя вторая супруга, и мы живем очень… удачно, как говорят. Мне везет с женами.
О работе
— После университета у меня была возможность выбирать, куда поехать работать, потому что на госраспределении я был пятым или шестым из 120 человек. Мне же нужна была квартира, поскольку к тому времени я был не только женат, но и уже стал папой – у нас родилась старшая дочь. В этом смысле очень подходил Норильск – и жилье, и хорошая зарплата. Несколько смущало только, что в Норильск требовался инженер-строитель со знанием финского языка. Я изучал финский язык здесь формально, но умудрился, зная по-фински пять слов, окончить университет с «четверкой». Набрался наглости, приехал. Пришел в отдел кадров и честно признался: мол, девчонки, все хорошо, но финский я знаю слабенько. Мне сказали: «Найдем тебе работу, но все же скажи что-нибудь по-фински!». И я выдал: «Кайкки лоппи Куркиеки». «О-о-о!!!» — восхитились девчонки… В общем, стал работать.
— Норильск долгое время был фактически зоной, и там было очень много людей, которые никакого отношения к бандитам, хулиганам и тунеядцам не имели, а были хорошими специалистами, попавшими в лагеря по разным причинам. Но хочешь-не хочешь, а 20 лет тюрьмы накладывают отпечаток. Поэтому первый год у меня было ощущение, что меня посадили.
— Работа была очень интенсивной, интересной, а я был заводной, инициативный, много изучал и попал в мощное управление. Несколько раз становился лучшим рационализатором комбината, но руководству со мной было сложно. Я как считал: дали работу – за работу и спрашивайте, а все остальное к работе не примешивайте. С профсоюзом были сложные отношения. Например, у нас была «мастерица», которая, простите, «пробка» — никакого толку от нее. И у меня спрашивают: «А почему вы ее не премируете?» По мне я бы ее сегодня же уволил.
— Нет, ну как же так человека уволить, она 20 лет отработала...
— Ну, тогда что же вы меня спрашиваете за премию? Вы спрашивайте с кого-то другого.
— Нет, дайте ей премию!
— Хорошо – приходи на мой участок и работай, тогда и командуй. Придешь?
— Нет, не приду.
— Ну и иди тогда отсюда.
И таких конфликтов была масса – руководству постоянно жаловались: «Что это Серегин себе позволяет?»
— Я отвечал за свой участок, в том числе и материально, и, уже зная все внутренние взаимоотношения, на воскресенье ставил сторожем бывшего зэка, потому что украсть могли все что угодно. Зэк был мудрый, жути умел нагонять… И тут у нас появился новый начальник управления, который, не согласовав со мной, дал команду вывезти с моего участка доски. Приехала машина с рабочими, загрузили полную машину досок. Сторож вышел, обоим рабочим набил морду, заставил все разгрузить и выгнал. Меня вызывает разъяренный начальник. «А что? – отвечаю я. — Абсолютно правильно поступил – я ему благодарность объявлю». В общем, непросто со мной было начальству.
— Работа была сумасшедшая, и каждый год у меня наступала эйфория 30 апреля. Я же там, конечно же, создал турклуб, и мы каждый год именно в этот день улетали в поход. И вот когда самолет взлетал, меня отпускало — никаких звонков, планерок... Все управление ждало 30 апреля – заключали пари: улетит Серегин или не улетит.
— Каждое лето мы договаривались с метеостанцией о своего рода бартере. Осенью я у них спрашивал, что надо из стройматериалов (дефицит же был), они мне давали список, и я всякими правдами и неправдами две-три машины стройматериалов устраивал. А летом они спрашивали, когда и куда нам надо лететь, обеспечивали нам три больших вертолета Ми-8. Не просто так, конечно, — их лаборанты отбирали пробы, а нас по пути забрасывали в точку начала похода – всем было интересно и выгодно. Это были такие места, куда по-другому никак не попасть.
О походах
— Раз в три года я мог себе позволить сказать: «Все, мы едем в поход». И мы с детьми сплавлялись на байдарках по самой крупной реке Сахалина Паранай, полной медведей и красной рыбы. Вы не бывали на Сахалине? Там же гигантизм растений — наши обычные «зонтики», которые здесь чуть выше колена, на Сахалине выше твоего роста. Заходишь в эту траву, и складывается ощущение, что ты стал пигмеем. Там весь сезон идет красная рыба, а вокруг этой рыбы и медведи, и браконьеры, и инспекция…
— И вот мы приехали на реку Паранай, а четырехлетний сын заболел. Решили какое-то время постоять, чтобы ребенок отоспался, поправился. Поставили палатки. Течение в реке хорошее, а навыков ловли в таких условиях нет. В общем, я сетку поставил, ее положило течением. Я на следующий день достаю, а там одна какая-то странная рыбина – я до сих пор не знаю какая. Понюхал – вроде нормальная рыба. Сварил, сетку повесил сушить, заготовил дров, потому что надо было еще ночевать, и тут вдруг вертолет над нами – сделал круг и буквально чуть не упал метрах в пятидесяти. Выскакивают восемь мужиков с ружьями и автоматами и берут нас в кольцо…
— Твои сетки?
— Мои.
— А где рыба?
— Так съели.
— Ты что, издеваешься?
Давай искать рыбу. А что ее искать, если мы ее съели?
— У тебя еще есть сетка?
— Есть маленькая полметра на метра три-четыре в длину.
— Тебе этой хватит, а ту, что сушится, мы конфискуем.
Жена расстроилась… Ну а когда они улетели и все успокоились, мы поняли, что рыбы много и она нерестится в маленьких ручейках, впадающих в эту реку. Устья ручейков 2-3 метра в ширину — так вот жена со старшей дочерью вставали в устье с нашей маленькой сеточкой, я заходил в ручей выше метров на 300 и просто брел по нему. Вся рыба как ломанется оттуда… я прихожу, а они только девочек выбирают – самцов возвращают в реку.
— Приходим на Сахалине в село – обычное село, как у нас, но вот русский живет, а за забором кореец. Так у корейца огород, как будто он живет в тропиках – все растет, цветет, а у нашего все чахнет. Корейцы, конечно, большие трудяги – встали ни свет ни заря и в огород, только попы торчат.
— Мы попробовали корейскую кухню, но она настолько для нас непривычна… Заказывали еду, все пробовали, а потом просили официанта прокомментировать, что же мы съели. Из шести блюд ни разу не угадали.
— Потом мы шли в Приморье по Уссури – там я чуть не погиб. Там же тайфуны. И в тот год, когда мы прилетели, прошел тайфун «Джуди» – я до сих пор помню название. Прошли такие дожди, что реки все взревели. Рядом с нами шла группа, и я попросил предупредить, если что-то не так – все-таки я с женой и двумя дочерьми. Они нас не предупредили, мы вылетаем, а там пролом и внизу завал из деревьев. Я выпрыгиваю из катамарана, но мне его не удержать – течение мощное, ревет все. Катамаран легкий, я надавил и на этот завал его забросил, а самого утащило под воду в завал. У меня был костюм химзащиты, так его сняло, будто бумажный. Не знаю, как я там выломал эти ветки под водой, но сумел выплыть с другой стороны.
— Сейчас ходим по Карелии. Кстати, в прошлом году мы во время шторма оказались на острове в пятидесяти километрах от пострадавшей Маткожненской ГЭС. Шторм был страшный – палатки срывает (это в Карелии!), потом палатки стало просто смывать, костер под тентом заливает, дети сидят в палатке в одном пуховике на двоих и руками держат крышу палатки над головой... Хорошо, на другой стороне острова нашли тихую бухту — перетащили всех туда. Тоже такое запоминающееся испытание.
— Внуки неожиданно для меня оказались очень приятным приложением к жизни — мы много общаемся. Каждый год в первое воскресенье августа мы уходим в поход. Последний раз с нами было трое внуков. В походе все складывается по-другому. Здесь все равно что-то отвлекает: заботы, телефоны, работа. А в походе общение другого уровня – мы все время вместе, все заботы общие, мы – одна команда.
И еще раз о работе
— Из Норильска мы вернулись в Петрозаводск. Я работал главным инженером на силикатном заводе, но предприятие разваливалось, и я ушел в строительное управление, благо опыт большой. Там был большой портфель госзаказов, которые к тому времени «съежились», деньги не платили, и, будучи гендиректором строительной компании, я пережил 42 суда. Понял, что мне это абсолютно неинтересно. Попытался поставить это строительное управление на коммерческие рельсы, но люди привыкли работать как исполнители и отказывались думать, скажем так, по-новому. Фактически получалось, что я бегу, а они сидят и смотрят, чего это там Серегин бегает? Поэтому я подобрал заместителя, поставил его командовать, а сам пошел строить печи.
— Мой напарник – каменщик, хороший художник, очень талантливый парень. Работал главным художником в издательстве, а издательство во время перестройки тоже «съежилось», и он тоже остался не у дел. Вот мы и решили чем-то заняться. А что делать, когда все летит к чертям, но у нас есть головы, руки и опыт? Строить печи – они никогда никуда не денутся. Так и занялись. Года два мы работали вместе – он печником, я подсобным рабочим. Мы отвечали сами за себя и сами себя кормили. А потом решили, почему бы не развивать это направление? Когда фирма окрепла, оказалось, что у нас разные взгляды на бизнес: как лебедь, рак и щука, мы тянем в разные стороны, и ничего хорошего из этого не выходит. По моей инициативе мы договорились, поделили бизнес и разошлись.
— Какие люди идут в бизнес? Человек должен уметь работать и понимать, что чудес не бывает – надо просто работать. Не надо ничего бояться – можно прогореть, но… бизнесмен – это склад характера. Если разорят, но здоровье позволит, я второй раз такой же бизнес сделаю. И третий. Другой разговор, что на это уходят годы. И, конечно, очень важно умение сохранить команду — у нас команда очень стабильная, многие люди работают больше 10 лет при условии, что фирме всего 15.
— Вот говорят — профсоюзы, а мы все сами решаем, потому что наше государство, как говорят, играет в двойные стандарты и только на моей памяти пять раз обмануло пенсионеров. Поэтому я каждый год приглашаю страховых агентов и говорю своим сотрудникам: ребята, думайте о себе сами. Я думаю о вас, пока вы у меня работаете, потому что я в вас заинтересован, а в другом случае у меня сил о вас думать не будет. Если вы надеетесь на государство – вы глупые люди. Обеспечивайте свое будущее сами.
Будь здоров, Серега!
Очень интересно было прочитать интервью — ощущение, что реально познакомилась с человеком!
Когда мужчина может создавать что-то собственными руками — это прекрасно!
Молодец. Правильно строишь жизнь, хоть и трудно. А как ведут себя сыновья, внуки? трудностей не боятся?
Папа, еще раз пережила моменты походов. Сейчас уже взрослым взглядом что-то воспринимается иначе чем в детстве..
Люблю тебя .
И отличные фотографии-)